Неточные совпадения
«Уж не несчастье ли какое у нас
дома?» — подумал Аркадий и, торопливо взбежав по лестнице, разом отворил
дверь. Вид Базарова тотчас его успокоил, хотя более опытный глаз, вероятно,
открыл бы
в энергической по-прежнему, но осунувшейся фигуре нежданного гостя признаки внутреннего волнения. С пыльною шинелью на плечах, с картузом на голове, сидел он на оконнице; он не поднялся и тогда, когда Аркадий бросился с шумными восклицаниями к нему на шею.
Ехали
в тумане осторожно и медленно, остановились у одноэтажного
дома в четыре окна с парадной
дверью; под новеньким железным навесом,
в медальонах между окнами, вылеплены были гипсовые птицы странного вида, и весь фасад украшен аляповатой лепкой, гирляндами цветов. Прошли во двор; там к
дому примыкал деревянный флигель
в три окна с чердаком;
в глубине двора, заваленного сугробами снега, возвышались снежные деревья сада.
Дверь флигеля
открыла маленькая старушка
в очках,
в коричневом платье.
Остановились у крыльца двухэтажного
дома, вбежали по чугунной лестнице во второй этаж. Дронов,
открыв дверь своим ключом, втолкнул Самгина
в темное тепло, помог ему раздеться, сказал...
Самгин, оглушенный, стоял на дрожащих ногах, очень хотел уйти, но не мог, точно спина пальто примерзла к стене и не позволяла пошевелиться. Не мог он и закрыть глаз, — все еще падала взметенная взрывом белая пыль, клочья шерсти; раненый полицейский,
открыв лицо, тянул на себя медвежью полость; мелькали люди, почему-то все маленькие, — они выскакивали из ворот, из
дверей домов и становились
в полукруг; несколько человек стояло рядом с Самгиным, и один из них тихо сказал...
Нотариус не внушал доверия, и Самгин подумал, что следует посоветоваться с Дроновым, — этот, наверное, знает, как продают
дома.
В доме Варвары его встретила еще неприятность: парадную
дверь открыла девочка подросток — черненькая, остроносая и почему-то с радостью, весело закричала...
Вечером он пошел к Гогиным, не нравилось ему бывать
в этом
доме, где, точно на вокзале, всегда толпились разнообразные люди.
Дверь ему
открыл встрепанный Алексей с карандашом за ухом и какими-то бумагами
в кармане.
В чистеньком городке, на тихой, широкой улице с красивым бульваром посредине, против ресторана, на веранде которого, среди цветов, играл струнный оркестр,
дверь солидного, но небольшого
дома, сложенного из гранита,
открыла Самгину плоскогрудая, коренастая женщина
в сером платье и, молча выслушав его объяснения, провела
в полутемную комнату, где на широком диване у открытого, но заставленного окна полулежал Иван Акимович Самгин.
Самгин, мигая, вышел
в густой, задушенный кустарником сад;
в густоте зарослей, под липами, вытянулся длинный одноэтажный
дом, с тремя колоннами по фасаду, с мезонином
в три окна, облепленный маленькими пристройками, — они подпирали его с боков, влезали на крышу.
В этом
доме кто-то жил, — на подоконниках мезонина стояли цветы. Зашли за угол, и оказалось, что
дом стоит на пригорке и задний фасад его —
в два этажа. Захарий
открыл маленькую
дверь и посоветовал...
В ее вопросе Климу послышалась насмешка, ему захотелось спорить с нею, даже сказать что-то дерзкое, и он очень не хотел остаться наедине с самим собою. Но она
открыла дверь и ушла, пожелав ему спокойной ночи. Он тоже пошел к себе, сел у окна на улицу, потом
открыл окно; напротив
дома стоял какой-то человек, безуспешно пытаясь закурить папиросу, ветер гасил спички. Четко звучали чьи-то шаги. Это — Иноков.
Но
в дверях,
в темноте, схватывает меня Ламберт: «Духгак, духгак! — шепчет он, изо всех сил удерживая меня за руку, — она на Васильевском острове благородный пансион для девчонок должна
открывать» (NB то есть чтоб прокормиться, если отец, узнав от меня про документ, лишит ее наследства и прогонит из
дому.
Так он вошел
в дом, где остановился генерал — губернатор. Минуты через три он вышел оттуда
в сопровождении помощника исправника, который почтительно забегал перед ним сбоку, держа
в руке свою фуражку, и оба пошли к каталажке. Помощник исправника
открыл дверь, и директор вошел к ученику. Вслед за тем прибежал гимназический врач
в сопровождении Дитяткевича, и другой надзиратель провел заплаканную и испуганную сестру Савицкого…
Я тотчас распорядился за беззаботного сына
в отцовском
доме: велел
открыть трубы, запер на замок
дверь в натопленные комнаты, притворил и нашу
дверь, а форточку
открыл.
Подъезжая назад к
дому, я только
открываю рот, чтоб сделать Любочке одну прекрасную гримасу, как глаза мои поражает черная крышка гроба, прислоненная к половинке
двери нашего подъезда, и рот мой остается
в том же искривленном положении.
Теперь они сразу стали точно слепые. Не пришли сюда пешком, как бывало на богомолье, и не приехали, а прилетели по воздуху. И двор мистера Борка не похож был На двор. Это был просто большой
дом, довольно темный и неприятный. Борк
открыл своим ключом
дверь, и они взошли наверх по лестнице. Здесь был небольшой коридорчик, на который выходило несколько
дверей. Войдя
в одну из них, по указанию Борка, наши лозищане остановились у порога, положили узлы на пол, сняли шапки и огляделись.
Извозчики неожиданно остановились. Я
открыл глаза и увидел, что мы стоим на Сергиевской, около большого
дома, где жил Пекарский. Орлов вышел из саней и скрылся
в подъезде. Минут через пять
в дверях показался лакей Пекарского, без шапки, и крикнул мне, сердясь на мороз...
Князь Г — цын, при отличавшей его прелестной доброте, не легко
открывал двери своего
дома для кого попало и, ни
в ком не нуждаясь, сторонился не только от «прибыльщиков», но даже и от их «компанейщиков». Проводив иного из иных Рюриковичей, он с не изменявшею ему серьезною важностью иногда хлопал три раза своими маленькими белыми ладошками и приказывал явившемуся на этот зов слуге «покурить
в комнатах».
Она нерешительно обувает сандалии, надевает на голое тело легкий хитон, накидывает сверху него покрывало и
открывает дверь, оставляя на ее замке следы мирры. Но никого уже нет на дороге, которая одиноко белеет среди темных кустов
в серой утренней мгле. Милый не дождался — ушел, даже шагов его не слышно. Луна уменьшилась и побледнела и стоит высоко. На востоке над волнами гор холодно розовеет небо перед зарею. Вдали белеют стены и
дома иерусалимские.
Я неловко и застенчиво сообщил ей новость. Аврора выслушала ее так спокойно, как будто она это знала, и отошла, не сказав мне ни одного слова. Непосредственно затем она вошла
в дом, и через минуту оттуда, из залы, послышались трудные упражнения на скрипке. За ними служанке не слыхать было, как снова ударил дверной молоток. Я пошел и
открыл двери.
Вниманию этой великосветской дамы, которая
открыла мне
двери своего уважаемого
дома, я был обязан трем причинам: во-первых, ей почему-то нравился мой рассказ «Запечатленный ангел», незадолго перед тем напечатанный
в «Русском вестнике»; во-вторых, ее заинтересовало ожесточенное гонение, которому я ряды лет, без числа и меры, подвергался от моих добрых литературных собратий, желавших, конечно, поправить мои недоразумения и ошибки, и, в-третьих, княгине меня хорошо рекомендовал
в Париже русский иезуит, очень добрый князь Гагарин — старик, с которым мы находили удовольствие много беседовать и который составил себе обо мне не наихудшее мнение.
Александра Ивановна выскользнула из-за занавесы и, тщательно притворив
дверь в комнату больной,
открыла настежь окно и
в немом ужасе прислушивалась к неописуемому реву и треску, который несся по лесу. Ей смутно представлялись слышанные полуслова и полунамеки; она не могла дать себе отчета, долго ли пробыла здесь, как вдруг увидала бегущую изо всех сил по
дому человеческую фигуру с криком: «Убился, упал с моста… наповал убит!»
Но приготовления эти были напрасны, потому что тех, кого она ожидала увидеть, не было
дома, и квартира представляла нечто странное: парадная
дверь была распахнута настежь и
открывала большую, светлую переднюю, где,
в различных позах недоумения, находились три лакея на ногах и четвертый, самый младший, лежал у самой
двери на полу, с разинутым
в немом удивлении ртом.
— Иоле, милый Иоле. Это ты? — сквозь сон спрашивает девушка, позабыв о времени и месте, спросонья. И внезапно
открывает глаза. Перед ней незнакомая крошечная комнатка. Масса солнца и света.
В окно смотрит с крыши труба соседнего
дома и кусок голубого неба над ней. A
в дверь все стучат и стучат упорно…
Дома все спят, и никто не слышит моего прихода. Впрочем, никто и не должен слышать: у меня ключ с собою, которым
открываю неслышно
дверь. Проскальзываю
в мою комнату, по дороге перекрестив и поцеловав маленького принца
в его кроватке.
Впросонках слышит суету
в доме, потом скрип
двери…
Открывает глаза — и видит пред собою
в сумраке… женщину
в пышном расцвете лет и красоты, с голубыми глазами,
в которых отражается целое небо любви! Заметно, однако ж, что оно подернуто облаком уныния. Щеки ее пылают, густые белокурые локоны раскиданы
в беспорядке по шее, белой, как у лебедя. Боже! не видение ли это?.. Это жена его!
Время и место возникновения пожара удостоверено было при следствии несколькими свидетелями. Из них первые очевидцы пожара, крестьяне Щевелев и Бобылев, увидев, что у барского
дома горит крыша, побежали на пожар и нашли
дом запертым, а потому отбили замок у входных
дверей в нижнем этаже;
в антресолях огня еще не было. Когда же они
открыли дверь, ведущую на чердак, то идти туда было уже нельзя.
Она осторожно вышла из спальни, прошла
в переднюю комнату и, как была
в одном платье, вышла на двор и пошла по направлению к
дому, обогнула его и направилась к заднему крыльцу. Мелкий, недавно выпавший снег хрустел у нее под ногами и знобил ноги, одетые
в легкие туфли, резкий ветер дул ей
в лицо, но она не чувствовала холодка. Твердою поступью взошла она на заднее крыльцо,
открыла не запертую
дверь и вошла
в заднюю переднюю, через две комнаты от которой находилась комната помощника управляющего.
Его сопровождали два дружка с шпагами наголо (которыми должны были
открыть вход
в дом новобрачного, нарубив крест на
двери, после чего следовало им, по обряду, воткнуть орудия
в балку прямо над местом, где он садился).
Оставаться с шансонетными супругами
в полках и даже
в Петербурге было, конечно, невозможно, и парочки улетали
в провинцию, где состояние и положение
в свете мужей
открывало новым дамам
двери во все
дома и где «берговские певички» щебетали вскоре
в ролях предводительниц, супруг почетных мировых судей и других представительниц провинциального boeau monde'a.
И она снова зашагала быстрее, вся маленькая, тоненькая, с толстой белокурой косою, свитой на затылке, и большими задумчивыми серыми глазами на бледном, худеньком, совсем еще детском лице. Через пять минут Верочка осторожным робким звонком давала знать о своем приходе у
дверей первого этажа большого богатого
дома на Караванной. Толстая,
в ситцевом платье, с заспанным лицом прислуга
в грязном переднике
открыла ей.
И вдруг — дерзкий и громкий стук
в дверь,
открывайте, это немец пришел; осматривается, ходит по всем комнатам моим, как у себя
дома, расспрашивает, а
в руках ружье, из которого не стреляет
в меня только из милости.
Нефора с величайшим трудом едва могла проникнуть
в своих носилках через эту толпу. Главный вход
в дом был закрыт, и она вошла
в чертоги правителя через известную ей потаенную
дверь, которую
открыл ей хорошо знавший ее привратник, после чего и эта
дверь опять тотчас же была заперта. Стража со всех сторон охраняла все входы.
Только раз, возвращаясь
в свою комнату после занятий с Володей, я услыхал где-то близко плачущий голос самой маленькой: это было так необычно, так не
в порядке
дома, что я остановился и наконец
открыл тихо
дверь, за которой находилась девочка.